- Как же так? - Выкрикнула она, еще не добежав до места.

Маренко полусидел на дне ячейки и не шевелился, а на его гимнастерке, на груди, уже расплывалось большое кроваво-красное пятно…

Мила бросилась к старшине, заглянула в его глаза, и увидела там бездонную пустоту…

И тогда она бросилась к пулемету…

- Ну! Идите! Идите сюда, сволочи! - Рявкнула девушка и прицелилась.

Цепи мышино-серого цвета приближались. И тода опять заговорил пулемет:

- Та-та-та-та-та-та!!! Та-та-та!!! Та-та-та!!! Та-та-та-та-та-та-та-та!!!

Мила положила винтовку Ковтуна, с которой теперь не расставалась ни на минуту на бруствер, а сама продолжала строчить из пулемета…

А когда, уже наметанным глазом опытного снайпера, находила во вражеской цепи офицера, то отрывалась от приклада «Дегтярева» и брала в руки проверенную «мосинку»:

- Бах! - Выплевывала «трехлинейка» снайперскую пулю.

И где-то там, впереди, в цепи атакующих, падал, словно подкошенный, немецкий офицер…

- Пятьдесят два! - Говорила про негромко Мила, и возвращалась к пулемету…

Та атака захлебнулась и немцы стали отходить… А еще через несколько минут передний край обороны полка стали обрабатывать из своих пушек немецкие артиллеристы…

- Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! - Снаряды сыпались с неба, как дождь. - Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х!..

Тот снаряд разорвался совсем рядом…

Людмилу ударило о землю, винтовку Василия Ковтуна разнесло в щепы…

Она была контужена… Тяжело… В голове ее гудело, как церковный набат, а перед глазами все плыло, но поле боя Мила не покинула - в атаку опять поднялись немецкие цепи, и она опять прильнула к прикладу «Дегтярева»…

А после боя вообще отказалась идти в госпиталь - чувствовала, что может обойтись и без этого, а взводом кому-то надо было командовать…

Во тогда-то о ней и заговорили… Не только в дивизии, а и во всей Отдельной Приморской армии, а генерал Петров, который уже ей командовал, лично вручил Людмиле ее первый орден…

Он ней писали газеты оборонявшейся, осажденной Одессы, о ней писали газеты других армий и фронтов, о ней писала газета «Правда», поднимая ее примером боевой дух красноармейцев всей Красной Армии…

И ей стали приходить письма…

Со всех концов великой страны, со всех фронтов!..

Людмилу Сизову, легендарную девушку-снайпера, знали, наверное, все, или, по крайней мере, слышали о ней…

А где-то на востоке страны, в эвакуации, за ее судьбу тревожилась мать… Мила, со слезами на глазах, читала письма, которые приходили от этой старушки, но, все же… Ее мысли, ее самые большие тревоги были не там, в крошечном поселке, затерявшемся в казахской степи, а… Они витали по фронтам, где-то в Красной Армии, где сражался против фашистов ее любимый, ее Сережа, лейтенант Николаев…

Вскоре, по приказу командарма Отдельной Приморской армии генерала Петрова, Мила стала не просто полноправным командиром снайперского взвода - сержант Сизова стала «лейтенантом»…

А в октябре 1941 года Приморская армия была переброшена в Крым, и после боев на севере полуострова встала на защиту Севастополя…

Май 1942 г. Поезд…

…Кто-то бесцеремонно дернул за рукав шинели, вырывая Милу из ее воспоминаний:

- Скучаешь, подруга?

Сизова повернула голову и посмотрела на девушку, с трудом возвращаясь к действительности, и уже заранее злясь на «нарушителя спокойствия»…

Разбитная, рослая девушка с двумя «треугольниками» сержанта в петлицах, с расстегнутым на все пуговицы воротом гимнастерки, без ремня, уверенно и невозмутимо утвердилась рядом.

Тугая, торчащая грудь распирала ее гимнастерку, а ее хозяйка уже уверенно оперлась локтями на защитное ограждение дверного проема…

«Сержант» закурила папиросу, по-мужски прикрывая огонек горящей спички в, сложенных лодочкой, ладонях, от налетающих тугих порывов ветра, и небрежно выбросила ее в тугой поток ветра. Потом с наслаждением затянулась сигаретным дымком, выпустила в ночь густую струю дыма, и проговорила томно, словно она валялась сейчас на широкой двуспальной кровати, а не ехала в душном вагоне:

- Хорошо! Скоро дома будем!.. - И обернулась к Миле. - Ты сама-то насовсем в тыл, или в командировку?

И не дождавшись ответа, глубоко втянула ноздрями воздух:

- Весна, жизнь начинается! Кр-расота-а-а! - Она потянулась, как большая кошка, и похлопала себя ладонями по животу. - А для меня вот все - война кончилась! Будь она проклята… Рожать вот еду…

Мила равнодушно скользнула взглядом по ладной, сбитой фигуре сержанта, отвернулась, и подумала:

«…А разве она для тебя когда-то начиналась? - Неприязненная мысль мазнула черной краской ее мозг. - Ты ж и ехала-то туда, наверное, не воевать, а «солидного» мужичка «при больших погонах» на себя заарканить!.. А военные сейчас, тем более, «в цене»… А ты тут такая, «вся из себя томная, да мягкая и податливая»… Вот и клюнул кто-то на «наживку»!.. Эх!.. Кому война, а кому - мать родна!..»

А девушка, которой, видимо, хотело с кем-то поделиться, даже не видела, да просто не хотела видеть настроение Милы:

- Я думала, это любовь… Носилась за ним, обстирывала, чуть ли не сопли вытирала… - Девушка зло сплюнула перед собой. - Интендантишко паршивый! Как узнал, что ребенок будет, так полные штаны напрудил - жена у него, видите ли, есть, законная! И сбежал, сволочь, в другую часть! Ни слуху, ни духу…

Оживившись, она повернулась к Людмиле:

- Ну, да и хрен с ним! Фамилию я его знаю, звание и должность тоже… Захочу, так через политотдел армии найду - никуда не денется, и от ребенка не отвертится! Будет, гаденыш, мне на меня и на ребенка продуктовые карточки пересылать, что офицеру на фронте полагаются! Я его, гаденыша, за глотку-то возьму! До самого Калинина дойду! - Девушка потрясла в воздухе крепким кулаком, и посмотрела, наконец, на свою «собеседницу». - А у тебя как с этим делом? Завела кого-нибудь или не повезло?

Людмила бросила снизу вверх на эту рослую, плотно сбитую, просто «кровь с молоком» девушку-сержанта неприязненный жесткий, немигающий взгляд, и одернула шинель, словно поежилась…

И…

Шинель скользнула с плеча, Милы… Обнажая взору девушки-сержанта петлицы с двумя малиновыми «кубарями» лейтенанта РККА, два ордена «Красной Звезды», привинченные на груди, над кармашком ее гимнастерки, медаль «За отвагу» и нагрудный знак «Снайпер-инструктор»…

- Шла бы ты… Спать!.. Подруга… - Мила неприязненно и с издевкой взглянула искоса на девушку. - Тебе теперь «последствия» своих «боевых действий» беречь надо… А то еще застудишь, гляди… И тогда никаких карточек не будет - все «труды» на смарку… И курить бросай, сержант! Это на твоих «последствиях войны» тоже очень сказаться может!..

- Извините, тов-в-ва-арищ лейтенант… - Девушка даже отступила назад, словно натолкнулась на то, чего совершенно не ожидала увидеть в этой «теплушке». - Не признала в темноте…

- Свободна! - Прошипела Сизова, не желая будить спящих. - В темноте, красивая моя, надо «признавать» каждого!.. Иначе «последствия» могут случиться совсем уж неожиданные!.. Кр-ругом!.. Свободна!..

Сержант, совершенно автоматически застегнула на все пуговицы свою гимнастерку, вынула из-под погона пилотку, водрузила ее на свою голову, отдала честь, и отступила в глубину вагона…

Мила только поежилась зябко, словно прикоснулась к чему-то очень неприятному рукой, поправила шинель, водрузив ее на плечи в изначальное положение, отвернулась, и…

Опять застыла, глядя в черный проем двери…

«…Повезло с «кем-то»!.. - Хмыкнула Мила. - Да тебе ли судить о том! Тебе ли, дура, знать, как, кому и с кем повезло! Ты же на войну за карточками ездила! А о любви, наверное, даже и не слышала никогда, дура!.. Тебе ли понять, кому и с кем повезло!..»