Капитолина грустно посмотрела на этого парня, который появился в Уссурийске вместе со своей семьей только месяца полтора назад, когда прибыл эшелон с эвакуированными из Воронежа гражданскими жителями.
Капа жила со своей престарелой матерью на самой окраине города в, хоть и не большом, но довольно основательно построенном, доме, вот и подселили городские власти им эту семью, «попросив» немного потесниться… А они приняли эвакуированных с радостью - все веселей, чем вдвоем…
Теперь по дому бегало двое донских казачат, десяти и семи лет, Егор и Иван. Самый старший, Василий, все пытался помогать Капитолине по хозяйству. А матери девушки теперь было с кем погрустить о жизни и женской доле - муж казачки Марии, глава всего этого семейства воевал где-то на фронте в казачьем кавалерийском корпусе… …И вот теперь, в этот раз, Василий сумел-таки уговорить девушку взять его с собой на охоту - было самое время для охотников-промысловиков, выходящих на соболя. Они и в самом деле вот таким способом помогали армии.
Капитолина была права - соболиный мех, это «мягкое золото», шел на нужды фронта…
За эту уникальную пушнину шли через Атлантику по «Ленд Лизу» большие транспорты их Соединенных Штатов в порты Мурманска и Архангельска, перевозившие в своих огромных трюмах «Аэрокобры», на которых потом воевали советские летчики-истребители, легковые джипы «Виллисы», и тяжелые «Студебеккеры», которые могли перевозить в своих кузовах побольше груза, чем родные «полуторки». Не говоря уже о том, сколько прибывало на этих транспортах американской тушенки, сгущенного молока в жестяных банках, яичного порошка, бобов, зерна в мешках и других продуктов для нужд фронта!.. Помощь эта от союзников, хоть и не бесплатная, была практически неоценимой для страны, которая изо всех сил отбивалась от сильного и кровожадного врага…
В общем, девушка делала свое дело, как умела, а паренек, как умел, ей помогал… …Потом, через двое суток, когда они вернулись в Уссурийск, Капа сдала в заготконтору пять свежих соболиных шкурок и несколько беличьих и куньих шкурок…
Старый приемщик пушнины, некогда знаменитый на весь край охотник, бережно и очень внимательно осмотрел, ощупал шкурки и поднял свои раскосые глаза на девушку:
- Ты, как всегда, молодец, дочка… - Проговорил он каркающим сиплым голосом. - Научил тебя кое-чему твой отец, научил… Жаль только, что не может видеть теперь, какую охотницу вырастил - будь проклята та росомаха!.. А какой знатный промысловик был!.. Мой лучший ученик!..
- Теперь я вместо него, дедушка Игнат… - Проговорила Капа, и посмотрела в слезящиеся глаза старика. - Соболя-то много добыли?
- Есть немного, дочка… Есть… - Ответил старик, и бережно взяв соболиные шкурки, понес их куда-то внутрь склада. - И соболь есть, и лиса есть, и рыжая, и «черно-бурая», и горностай, и белка… Есть, нашей артели отдать в центральную заготконтору… Что-то мы сдадим, что-то из Приморья охотники набьют, что-то с Камчатки придет… Да и в Якутии мужички не сидят сложа руки… Наберется мех, дочка… Наберется…
Капа подождала, пока старик вернулся, и записал в толстенный гроссбух аккуратными буквами ее имя и те шкурки, что она принесла с охоты, и спросила:
- Что нового слышно, дед Игнат? Меня почитай неделю в городе небыло, может от каких-то новостей отстала?
- А что может быть нового, Капитолина, когда война идет?.. - Вздохнул старый охотник. - Только и слышно, что то один город оставили, то другой… Эх!.. Если бы я, хоть чуть-чуть, помоложе был бы!.. В Гражданскую нас, местных промысловиков-охотников, «беляки»-то боялись!.. Как собрались всей артелью, так… Враг, он же не соболь и не горностай - ему не обязательно пулю точно в глаз класть, чтобы шкурку не попортить!.. Мы тогда тех шкурок много попортили, дочка!.. Погуляли на славу!..
Девушка вздохнула, улыбнулась грустно и пошла к двери:
- Ладно уж, Аника-воин… - Прошептала она, а потом обернулась и проговорила громче. - До свиданья, дед Игнат! Не болей! Пойду я…
- Иди, дочка, иди… И тебе не хворать!.. …Капа вышла из дверей большого деревянного ангара склада, и пошла по уже давно привычному «маршруту», сложившемуся несколько месяцев назад. Она теперь постоянно проделывала этот путь после возвращения с промысла: «заготконтора - военкомат»… …- Опять ты?!! - Рявкнул военком. - Я же приказал тебя не впускать в военкомат!
- Так, а меня попробуй не впусти! - Улыбнулась Капа в ответ, и показала довольно увесистый для девушки, крепкий кулак. - Я щас этому вашему «охраннику» набросала немного, так он бежал от меня быстрее своего собственного визга…
- Под арест пойдет! На гауптвахту!.. - И военком с силой хлопнул ладонью по крышке письменного стола, за которым сидел, да так, что аж пыль взвилась. - Была б ты мужиком, Капитолина, я б тебе уже и сам набросал бы! За все твои кренделя!..
Лет 40-ка, в военной форме с двумя «шпалами» майора в петлицах, и орденом «Красное Знамя» над кармашком форменной гимнастерки, военный комиссар Уссурийска был довольно видным мужчиной. Высокий, широкоплечий, с благородными седыми висками, орлиным взглядом и умными глазами…
Что называется «завидный жених для молодой вдовушки»…
Он мог бы быть ярким примером, почти, как с плаката, каким должен быть настоящий офицер Красной Армии, если бы не… Пустой правый рукав его гимнастерки - наследие Гражданской войны…
- Вот скажи, на милость, Яровая! Почему, как ты не появляешься в военкомате, так у меня обязательно пара-тройка бойцов потом ходят с «фонарями» на роже? Да не просто «фонарями»! У них же после твоих посещений все рожи синие!
- Так ведь пускать же не хотят! К вам! - Ответила девушка и задумчиво посмотрела на свой кулак. - Да и не мужик я, сами же сказали, Николай Иванович… Мне сдачи давать не положено - засмеют ведь потом… Да и какие они бойцы?!! Все больные сплошь…
- То не твоего ума дело! Девчонка!!! - Рявкнул военком. - А не пускают, потому что выполняют мой приказ! А приказ прост - Капитолину Яровую не пускать в военный комиссариат даже на порог! А ты что? Опять своевольничать вздумала!
- Так я же по делу, товарищ военком!
- Знаю я твое дело! Наслышался уже! Опять на фронт проситься будешь…
- И буду! - Набычилась Капа. - А что я? Хуже других? Я вас измором возьму, Николай Иванович!.. И вы меня все равно отпустите!..
- Не отпущу! - Майор опять с силой шарахнул ладонью по столу. - Не отпущу и точка! На тебя государственная бронь наложена, Яровая! Ты - лучший охотник-промысловик!.. Кто будет выполнять госзаказ по заготовке пушнины, если ты на фронт уйдешь?
- Так ведь, есть же и другие промысловики! И они очень хорошие охотники!
- И все на фронт просятся! Только они хоть мужики! Опытные люди! А ты? Сопля зеленая! Сколько тебе лет? Вот скажи мне!
- Восемнадцать уже… Три месяца уже как!.. - Проговорила Капа угрюмо. - Как в тайгу на соболя да на горностая в одиночку ходить, так нормально - возраста хватает, а как на фронт, так: «Малая еще, да к тому же девушка!»… Обидно мне, товарищ военком! Очень обидно!..
Майор посмотрел на девушку, которая подошла к двери кабинета и взялась за ручку, и проговорил спокойным тоном, словно и небыло только что всей этой перепалки:
- Жаль мне тебя, Капа… Я ж с отцом твои дружил… А теперь я как бы в ответе за тебя… Ну зачем тебе этот фронт? Ты своим метким глазом фронту здесь помогаешь поболе, чем кто другой в иных местах!..
Девушка резко развернулась на эти слова, и посмотрела майору прямо в глаза:
- Правильно! Метким глазом! Сами сказали! - Проговорила она с горячностью. - А вы представляете, дядя Коля, сколько я немцев могу положить, со своим метким глазом? Мне, вон, только сейчас дед Игнат сказал, что враг не пушной зверь и его шкурку беречь не обязательно - только бери да стреляй промеж глаз!.. Я же охотница! Неужто не попаду?!! Да я их там, на фронте, столько набью, сколько мой отец за всю жизнь на промысле пушнины не настрелял!
Майор посмотрел на девушку по-отечески, и произнес тихо: